Знакомство

14 мая 1948 года, когда в Ленинграде еще не отменили продуктовые карточки, но деревья, посаженные ленинградцами на Крестовском острове в честь Великой Победы, уже вполне окрепли и в четвертый раз выпустили пахучие клейкие почки, в одном из домов на проспекте Динамо родился мальчик Игорь Сафронов. Его родителями были учительница французского языка и юрист, в недавнем прошлом — блокадная медсестра и пилот-бомбардировщик.

Детство его оказалось стандартно счастливым, самым советским, какое только можно себе представить: школа — обычная, изостудия — рабочая, потом школа при «Мухе» — и первый неожиданный поворот: вдруг не «Муха», а «Репинка»!

Он рано вкусил от «хорошей» самостоятельности: еще очень юным человеком, закончившим лишь второй курс Ленинградской Академии Художеств, Игорь Сафронов использовал каникулы не для хрестоматийных студенческих забав, а для дальних поездок по стране, которая была тогда гораздо обширнее той, в которой мы живем сейчас. Северный Кавказ и Белое море, Сибирские предгорья и равнины, Дальний Восток и Черноморье — все обошел с этюдником на плече неутомимый молодой художник — и отовсюду привозил он бесчисленные этюды и наброски, а главное — учился видеть и понимать родную страну во всем ее многообразии. И, вероятно, тогда в его сердце вошла и поселилась навсегда беспримерная, даже несколько неожиданная в таком молодом человеке любовь к людям, своим соотечественникам. Тогда он впервые увидел, насколько отличается их жизнь от жизни в открыточно благополучном Ленинграде — и тогда же зародилось в его душе то, что стало потом основой творчества зрелого Мастера — сострадание.

Это сострадание коснулось не только современников и соотечественников. Да, темой его диплома стала жизнь рыбаков-поморов на пустынном берегу Баренцева моря — вернее, их каторжный неблагодарный труд и примитивные, как триста лет назад, условия быта, да это все в специфическом «тундровом» климате — какое уж тут социалистическое соревнование! Удивительно, что экзаменационная комиссия Академии не распознала столь далекий от героических будней реализм серии линогравюр Сафронова «Суровый берег», и диплом ему все-таки выдали!

Но после окончания Академии Художеств в 1973 году интересы Игоря Сафронова стали шире. Казалось бы, Великая Отечественная война — только ленивый в те годы не эксплуатировал этой темы в своем творчестве — темы всегда беспроигрышной благодаря все тому же государственно дозированному героизму. Но вот Сафронов создает свой первый трагический цикл «Аджимушкайский реквием». Что, молодой читатель, не поняли первого слова? А что такое Сабра и Шатила? Всего лишь арабские деревни на территории Ливана...

Во время Великой Отечественной войны поэт Илья Сельвинский, описывая ров с расстрелянными людьми, писал:

Но я это видел своими глазами
Понимаете? Видел сам...

Он видел и описал — стихами. Игорь Сафронов не мог видеть, как в Керчинских катакомбах, в Аджимушкае, умирали мирные жители и раненые из госпиталя, числом шестьдесят тысяч, когда фашисты закачали в поземные каменоломни смертоносный газ. Но в своей монументальной работе он изобразил их гибель — и последующее бессмертие — так, словно разделил с ними и то, и другое...

Сабру и Шатилу израильтяне стерли с лица земли на другом континенте в восьмидесятых годах — но разве арабская мать, над телом сына-подростка безуспешно старающаяся заслонить собой от смерти младшего ребенка — не скорбная ли сестра нашей Аджимушкайской мадонны?

Девяностые годы художник пережил мучительно: новый образ Родины — неотчетливый, но еще более скорбный, он находил отражение во многих монументальных графических работах Игоря Сафронова, и вот уже одиночные модули престали вмещать все те мысли и образы, которые рвались из его души — и так появились монументальные триптихи и полиптихи. «Голгофа. Автопортрет Эпохи», «Гибель аэробуса или Библия моей жизни», «Рок», «Красный автобус», «Mea culpa или рождение демократии», «Воскрешение», «Крестный путь России. Стена памяти» — во всех этих более чем масштабных работах художник уже постепенно восходит к эпохальности, иногда, кажется, даже появляются элементы пророческого видения. Иначе откуда на волне всеобщей эйфории в ожидании светлого завтра «а ля Америка» эти исковерканные тела — и судьбы, эти заломленные в ужасе руки и глаза, отнюдь не отражающие радужных ожиданий... Откуда «Плачущий Христос», на персональной выставке 1990 года в Румянцевском дворце установленный художником в центре экспозиции? Что он оплакивает? Не крушение же атеистической империи?

Именно в тот период окончательно установилась и основная индивидуальная манера угольной графики Игоря Сафронова, в категоричности черного и белого выражающая не менее, а более, чем порой может выразить буйство красок. Черно-белый же его безупречный цикл «Судьбы» — не галерея портретов знаменитостей, а личная судьба каждого человека, запечатленная смелой и дерзкой рукой мастера. Здесь Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Шостакович, Высоцкий, Есенин, Бетховен, Анна Франк, Рильке — и каждый нераздельно со своей трагедией и надеждой — или без нее...

Христос вернулся в творчество Игоря Сафронова в начале двадцать первого века — в полиптихе «Приидите ко Мне». Так же, как и на православном кресте, в отличие от католического, на котором мы видим, прежде всего, Его мертвое умученное тело, на полиптихе Господь открывает нам объятия, указуя единственно возможный путь — такой Христос у обычно трагически воспринимающего мир Сафронова — результат его духовных исканий и мужания... А также Любви, пришедшей к художнику поздно, уже на исходе шестого десятка... На этом полиптихе тоже есть и беснующиеся большевики семнадцатого, и новейший мученик воин Евгений Родионов, принявший лютую крестную смерть на Первой Чеченской, — но и смутные пока черты несомненно грядущего нового Русского Государя... В глазах этого Христа — обетование, которому хочется верить...

Приверженность к масштабным композициям углем и монументальным размерам не помешала художнику создать и сотни самых разнообразных акварелей и пастелей, в которых отразилась еще одна грань его огромной и щедрой души — это восхищение и преклонение перед родной природой — ее воздухом и водой, радугой и морем, листом и ярким соцветием...

Явление Игоря Сафронова в русском искусстве совершенно особенное. Он вобрал в себя — и отдал людям — неохватно много: иногда даже страшно, как такие огромные работы площадью до 50 квадратных метров могли быть созданы в одиночку человеком, не имеющим никаких помощников и подмастерьев. Не забудем, что великие художники прошлых веков почти всегда работали в окружении многочисленных учеников, выполнявших для них грязную, тяжелую или просто второстепенную работу: облака за мадонной, яблоки и листья на райских деревьях... Сафронов всегда делал все сам и продолжает делать без устали, словно боится не успеть подарить все, что задумал.

Поздравляем Вас с тем, что вы зашли на его сайт. Приготовьте свое сердце: оно будет болеть, надеяться и радоваться.